«Когда я смотрю на Галю, я каждый раз на ней женюсь»

Мечты о сцене в блокаду

Из русского магазина в престижном районе Парижа статная, дорого одетая красавица несла ржаной хлеб:

«… Не такой, конечно, огромный, как пекли у нас в Кронштадте. Купила — еле добежала домой, отрезала кусок — еще теплый, — намазала маслом, и — с чаем сладким! Пока всю буханку не съела, не могла остановиться. Это был тот самый вкус — вкус довоенного кронштадтского хлеба. После войны такого уже не пекли. Мука была другая, и пекли уже другие люди, да и пекарня морская, кажется, закрылась…»

Ее автобиография «Галина» — хроника почти всего XX века через призму феноменальной судьбы Гали Ивановой, выросшей в городе-крепости Кронштадте. Из Ленинграда в Кронштадт нужно было плыть по воде часа два, а зимой — электричкой до Ораниенбаума, а оттуда — на автобусе по льду, через Финский залив. Большой овраг: туда ходили зимой кататься на санках. Морской собор, до революции место проповеди св. Иоанна, стал в 20-е годы кинотеатром. Отец Гали семнадцатилетним парнем в 1921 году участвовал в подавлении Кронштадтского восстания. Галя не была счастлива со своими родителями, их брак быстро распался, и она росла с бабушкой. Но ее природный артистизм передался девочке от мамы — наполовину цыганки:

«…Бывало, соберутся гости, и тут же: «Галя, спой!» В таких случаях я почему-то залезала под стол. Публики я совершенно не боялась — наоборот, очень рано почувствовала в ней потребность: петь для себя самой было неинтересно, нужны были сопереживатели, сочувствующие. И вот из-под стола несется: «Очи чер-ные, очи страст-ные, очи жгучие и прекра-а-а-а-с-ные...» Я родилась с поставленным от природы голосом, и окружающим странно было слышать такой сильный грудной звук, воспроизводимый горлом совсем маленькой девочки».

В 10 лет Галя пережила несчастную любовь, переписав избраннику «Письмо Татьяны». «…Встреча с Пушкиным и Чайковским навсегда решила мою судьбу. Из моей реальной жизни, до предела начиненной картинами пьянства, неприкрытой ложью и трескучими маршами, я вдруг унеслась в иной, доселе неведомый и недоступный мне мир красоты… И обратно уже никогда не возвращалась. Я буду певицей! (Через пятнадцать лет я стояла на сцене Большого театра — и пела Татьяну)».

Мечтами о сцене она выжила в блокаду: «Я жила в каком-то полусне. Опухшая от голода, сидела одна, закутанная в одеяла, в пустой квартире и мечтала... Не о еде. Плыли передо мной замки, рыцари, короли».

В 1943 году Галина получила медаль «За оборону Ленинграда», в 1944-м вышла замуж за молодого моряка Вишневского, рассталась с ним через два месяца от его ревности, как поступила в Театр оперетты. Брала уроки пения у Веры Гариной, которая однажды сказала Галине после очередной распевки: «У тебя во лбу звезда горит». Затем встретила достойного человека Марка Рубина, ставшего ее гражданским мужем и концертным директором, пережила смерть первенца от истощения, заболела туберкулезом и чудом вылечилась, чуть не лишившись уникального голоса, поставленного от природы. В 25 лет, Галина Вишневская, бывшая артистка оперетты, была принята по конкурсу в Большой театр.

Согласные и согласие

«Ресторан «Метрополь», апрель 1955 года. «Вы не знакомы? Это виолончелист Мстислав Ростропович, а это — новая звезда Большого театра Галина Вишневская». Имя его я слышала в первый раз — да еще такое трудное, я его сразу и забыла. Но смотрю — яблоко от него ко мне через весь стол катится (как Парис в «Прекрасной Елене» – «отдал яблоко он ей…»). Я собралась уходить домой: «Зовите меня Слава», – сказал он и вызвался проводить».

Действительно, Мстислав Леопольдович — сплошные согласные… Эти согласные оказались судьбоносными, согласие длиною в 52 года ожидало эту пару.

Следом случилась первая поездка Вишневской в Прагу. Они оказались вместе в одном из самых красивых городов Европы. «Я замужем», — сказала Вишневская. «Мы это поправим», — не замедлил с реакцией новый знакомый.

«Из-за того, что он никогда меня не видел на сцене, я была для него не взбалмошной, капризной примадонной, а просто молодой женщиной, и со всей свойственной ему непосредственностью он кинулся за мной ухаживать.

Вышли мы с ним на улицу, возле отеля — женщина с полной корзиной ландышей. Он всю охапку вынимает — и мне в руки!

Странно, что, несмотря на такую молниеносную женитьбу, мы не открыли для себя в будущем никаких неприятных сюрпризов. Не видя никогда друг друга на сцене, мы не создали никаких иллюзий в отношении друг друга. Наоборот, человеческое общение, не прикрытое блестящей театральной мишурой, выявило самые естественные и искренние стороны как его, так и моей натуры.

Сюрпризом оказалось то, что он — большой музыкант, а я — хорошая певица. Но первое восприятие осталось навсегда главным в наших отношениях: для меня он — тот мужчина, женой которого я стала через четыре дня знакомства, а я для него — та женщина, перед которой он вдруг опустился на колени. Вероятно, оттого мы и вместе до сих пор».

«Красавицы, как и ты!»

Ростропович родился в Баку в семье музыкантов.

В 16 лет он поступил в Московскую консерваторию, где ему преподавали, в том числе Прокофьев и Шостакович. В 1951 году Ростроповичу присваивается Сталинская премия второй степени, а в 1955 году за крупные достижения в исполнительском искусстве — звание заслуженного артиста РСФСР.

Вишневская стала женой Ростроповича. Полгода они жили впятером в двух комнатах коммунальной квартиры с двадцатью жильцами. Отец Славы, тоже виолончелист, скончался во время войны; мама Софья Николаевна носила в память мужа его рубашки; сестра Вероника — скрипачка оркестра Большого.

Вскоре Ростропович достроил квартиру, вложив в нее всю Сталинскую премию. А в 1964 году он был удостоен Ленинской премии и звания народного артиста СССР. В семью пришел не просто достаток, а, по советским меркам, изобилие.

Когда родился невероятно красивый младенец, мать хотела назвать ее Екатериной. «Но я не выговариваю «р», она будет меня дразнить. Назовем ее Ольга!» — попросил счастливый отец, на тот момент уже лауреат всех возможных музыкальных премий мира.

Галина Павловна считала, что, если бы не бытовые проблемы, она могла бы нарожать с полдюжины детей, так легко переносила беременности. После рождения Ольги семья вновь ждала прибавления. Галина на седьмом месяце пела «Аиду», снималась в кинофильме «Евгений Онегин»; ожидали мальчика, но родилась дочь.

«Она, конечно, такая же красавица, как и ты… Я ужасно рад, что родился не мальчик. Будут расти две сестры, и когда я (но не ты!) стану старым, они будут за мной ухаживать… Если ты не против, назовем ее Леной… Елена Прекрасная…».

Шли годы, Вишневская выехала на гастроли на самую престижную оперную сцену мира «Ла Скала» в Милан, и там ей предложили занять репертуар покинувшей театр Марии Каллас. Но в Москве ее ждал Слава и дети, когда певицу спросили о подарке на память о театре, она попросила собачку и увезла в Москву карликового пуделя Жужу. В 1970 году Галину и Мстислава в своей домовой церкви обвенчал владыка Пимен (архиепископ Саратовский). Приехав спустя десятилетия в Саратов, маэстро Ростропович нашел возможным рассказать местным журналистам о своей многолетней духовной дружбе с владыкой: «Знаменательным событием стало наше с Галей венчание. Мы приехали в Саратов, потому что очень хотели, чтобы наш брак был освящен Богом». Мужем и отцом Ростропович был обожающим, но порой строгим, ревновал своих подросших красавиц-дочерей, учившихся в Московской консерватории по классу фортепиано и виолончели. То посадил на даче кустарник с шипами, на случай если поклонники полезут через забор, то не разрешал носить модные джинсы...

Шостакович и Солженицын

Могла ли знать Галя Иванова, сирота при живых родителях, одна-одинешенька угасая в блокадном Кронштадте, что рядом Дмитрий Шостакович пишет 7-ю, «Ленинградскую», симфонию. И что наступит день, и она станет его другом и музой и исполнит многие его сочинения!

«Летом 1960 года Дмитрий Дмитриевич позвал нас к себе домой и до обеда предложил послушать свое новое сочинение — вокальный цикл «Сатиры» на стихи Саши Черного для сопрано и фортепьяно. — Я писал для вас и надеюсь, что вы не откажетесь это спеть.

— Откажусь? Господи, за что же мне такая честь?

Он тут же написал: «Посвящается Галине Павловне Вишневской» — и подарил мне рукопись».

Если Шостакович боялся, что не сможет прокормить свою большую семью, был осторожен в своих действиях и даже ради благополучия своих детей вступил в партию, то поведение Ростроповича было для многих его прославленных коллег крайне безрассудным. Недосягаемые для простого советского человека блага, заработанные уникальным его и ее искусством, были разом поставлены на карту — супруги предоставили опальному писателю кров на своей даче в подмосковной Жуковке. Александр Солженицын пришел со свертком – затрепанной лагерной телогрейкой и жестяным чайником, что смотрелось немым укором в гнезде со всем заграничным, — отец семейства возил оттуда все, вплоть до кастрюль, на своем «Лэндровере». Несмотря на все эти «излишества», неведомые и ненужные писателю (даже получив Нобелевскую премию, он жил на рубль в день), хозяйкой Галина Павловна была для Солженицына идеальной: восхитительная царская поступь, но при этом необщительная и даже замкнутая, она просто не ходила в ту часть сада, где работал на столе и скамейке на березовых столбах их особенный жилец.

«У меня театр, и я не хочу перечислять, чего лишусь…» — сказала она мужу, который незамедлительно нашелся:

«Мы с тобой можем фиктивно развестись, и тебя ничего не коснется. А жить мы будем вместе, я детям объясню, они поймут».

«Тогда мы будем жить вместе, а я повешу себе на грудь объявление, что не сплю с тобой в одной постели, и поэтому не отвечаю за твои поступки.

«Но ты пойми, если я сейчас не вступлюсь, не вступится никто», — подвел черту Ростропович.

Письмо ушло наверх.

В январе 1990-го Вишневской и Ростроповичу было возвращено гражданство СССР, злополучный указ о лишении государственных наград был отменен. В феврале пара вернулась в СССР. Их встречали как национальных героев, но от гражданства они отказались, заявив, что не просили его у себя ни отбирать, ни возвращать. За год до этого Ростропович играл на развалинах Берлинской стены. А в августе 1991-го, бросив все концерты, приехал на баррикады во время путча.

Галина Павловна подарила Москве Оперную школу своего имени, из стен которой вышло немало хороших певцов. Но сама она осталась одним из непревзойденных голосов столетия. Когда в Москве, на Новодевичьем, Галину Павловну через пять лет ее вдовства хоронили рядом с мужем, Наталья Солженицына сказала: «Двое наших сыновей обязаны своим рождением поддержке Гали и Славы».

Текст: Анна Кузнецова